Опубликовано: Филологические этюды: Сб. науч. стат. молодых ученых. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2002. С. 24-27. ISBN 5-292-02843-6

В своих воспоминаниях друг и соратник В. Шершеневича по имажинизму А. Мариенгоф приписывает ему такое признание: "...талантливо написанное чужое стихотворение вдохновляет куда больше, чем полнолунье, чем пахнущие цветочки на липах или нежная страсть". [Мариенгоф. 1988. С. 331].

Это высказывание точно характеризует одну из главных особенностей творческой личности В. Шершеневича – подражательность – неспособность, или нежелание избавиться от влияния более самобытных поэтических талантов.

Проблема поэтического влияния и интертекстуального взаимодействия, разработкой которой занимались такие исследователи как М. Бахтин, Ю. Лотман, Ю. Кристева, Х. Блум, стала едва ли не ключевым вопросом в осмыслении художественного наследия XX века.

В последнее время наметилась тенденция воспринимать любой текст как интертекст. Однако вопрос о разграничения подражания и интертекстуальности как приема остается открытым.

Интересную, хотя и не бесспорную оценку этого явления дает А. Белецкий, характеризуя определенный тип писателей как "читателей, взявшихся за перо". [Белецкий. 1964. С. 38]

Нам кажется, что подобное определение как нельзя больше подходит к В. Шершеневичу.

Актуальной проблемой остается выявление всех поэтических и теоретических источников, которые использовал этот высоко образованный человек. Большое влияние на творчество В. Шершеневича оказали В. Маяковский и С. Есенин.

Эволюция поэтического стиля В. Шершеневича 1922 – 1926 гг. представляет собой отход от поэтики авангарда (футуризма и имажинизма) и возвращение к более традиционной линии, ориентированной на символистско–акмеистскую традицию, что можно условно обозначить как движение от В. Маяковского к С. Есенину. Такая поэтическая капитуляция яростного пропагандиста новой поэзии объясняется веянием времени, поворотом к классицистическому стилю мышления, "огосударствлением" литературы. У теоретика имажинизма были и личные причины смены поэтических настроений, среди которых смерть близких людей и все более проясняющееся осознание собственной творческой несостоятельности. Новое художественное задание потребовало совершенно иной, не футуристической тональности, что косвенно свидетельствует о не органичности футуро–имажинистского периода в творчестве В. Шершеневича.

Анализ стихотворений В. Шершеневича указанного периода показывает, что поворот от футуризма к традиции произошел не мгновенно и не без борьбы разнонаправленных тенденций в одном поэтическом сознании.

При сравнении сборника "Лошадь как лошадь" и последующих произведений В. Шершеневича обращает на себя внимание, что футуристическая линия его поэзии упрощается, метафорические модели и приемы становятся менее разнообразными, в основном повторяя прежние находки. Что касается традиционной линии, то на усредненном фоне особенно резко выделяется "есенинский пласт". Поворот от В. Маяковского к С. Есенину, конечно, не случаен. Именно есенинский стиль отвечает новым требованиям лиричности и исповедальности. В отличие от лирического героя В. Маяковского, герой С. Есенина даже в трагичных положениях стремится не утратить внутреннюю гармонию. Возможно, именно стремление стабилизировать личность, представляемую ранее как "каталог образов", толкает В. Шершеневича на освоение чуждой ему "словесной походки"

Для В. Шершеневича С. Есенин – это, прежде всего, певец деревни и природного начала. В. Шершеневич абсолютизирует его "деревенскую ипостась" (что, конечно, обедняет поэтическое наследие поэта). Лирический герой В. Шершеневича противопоставляется герою С. Есенина как защитник и апологет города – царства разума в противовес хищной деревне. Не трудно заметить изначальную надуманность такого конфликта: для В. Шершеневича защита города – всего лишь риторический прием, способ дискредитировать противника. Однако, сражаясь с певцом деревни, В. Шершеневич выбирает его же "образное "оружие. Вот что он пишет в стихотворении "Завещание", посвященном С. Есенину

Гораздо более неоднозначным представляется нам отношение к поэтической позиции С. Есенина в произведениях, на прямую к нему не обращенных, но несущих отпечаток его творческой индивидуальности. Таким скрытым диалогом представляется нам поэма "Я минус все " (1920). На первый взгляд поэма носит имажинистский характер, что подразумевает влияние В. Маяковского. Действительно, в ней мы найдем много футуристических черт, к которым относятся и наукообразное заглавие, и агрессивный тон, столь свойственный русскому футуризму ("втиснет когти в бумагу газетный станок, из-под когтей брызнет кровью юмор"…[Шершеневич. 2000. С. 215] "С обручальным кольцом веревки вкруг шеи // закачайся, оскаленный ужас..."[Шершеневич. 2000. С. 218]). На первый взгляд кажется, что этому произведению присущ эклектизм – чисто механическое соположение разнородных поэтических текстов. Сравните:

И рядом

Нам подобное сопоставление представляется не проявлением поэтической небрежности, или даже дурного вкуса, но сознательным сравнением двух мировоззренческих позиций: естественной и маскарадно-опереточной (футуристической). Лирический герой стихотворения стремится осознать причину жизненного краха ("никого нет, кому было б со мной по дороге" [Шершеневич. 2000. С. 215]). В поисках ответа он обращается к Богу, совмещая в своей молитве мотивы "Москвы кабацкой" С. Есенина и богоборческие тенденции В. Маяковского. Трагедия героя состоит не только в отчужденности, но и в своеобразной поэтической немоте, невозможности высказаться ("все, что мог, рассказал я начерно, набело ты другим позволь" [Шершеневич. 2000. С. 217]). Ответ, полученный от Бога, в духе футуризма трактуется отрицательно, но, в сущности, выражает действительную причину трагедии героя:

Интересно отметить, что с поэмой "Я минус все" по–своему перекликается поэма С. Есенина "Черный человек". Черный человек, в котором А. Марченко видит черты В. Шершеневича, говорит, что "казаться улыбчивым и простым – // самое высшее в мире искусство" [Есенин. Т. 1. С. 415], правда, приписывая эти слова лирическому герою С. Есенина. В поэме "Я минус все" это искусство не доступно В. Шершеневичу:

В период с 1922 по 1923 В. Шершеневич предпринимает попытку своеобразного синтеза обеих поэтических систем:

В приведенном отрывке соединяются две распространенные метафорические модели: отождествление человека и растения (С. Есенин) и человека и предмета (футуризм). Типично футуристическим приемом является реализация традиционной метафоры сердце – цветок. Но предполагаемого синтеза не происходит. Внутренняя естественная сущность лирического героя (сердце – растение) уничтожает внешнюю опредмеченную форму (глаза – стекла).

После смерти С. Есенина в 1925 году есенинский голос становится преобладающим в лирике В. Шершеневича. В нескольких стихотворениях он перефразирует знаменитые есенинские строки: "в этой жизни умирать не ново, но и жить, конечно, не новей" [Есенин. Т. 2. С. 150]:

Мотив обесценивания жизни и смерти встречается у В. Шершеневича до того, как С. Есенин написал свое последние стихотворение, что, на наш взгляд, не указывает на взаимовлияние, но свидетельствует о том, что В. Шершеневич верно уловил основную смысловую доминанту творчества С. Есенина и "предсказал" ее конечный результат, доведя потенциально заложенные возможности до внутреннего логического завершения.

Особенность творческого видения В. Шершеневича состоит в том, что для выражения определенного комплекса идей и переживаний, он использует уже существующий поэтический код.

Возвращаясь к формуле А. Белецкого, мы можем признать, что В. Шершеневич – читатель, взявшийся за перо, но читатель с очень хорошим вкусом.

1. Белецкий А. Об одной из очередных задач историко-литературной науки // Белецкий А. Избранные труды по теории литературы. М., 1964.
2. Есенин С. Собр. соч.: В 2 т. М., 1990.
3. Мариенгоф А. Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги // Мариенгоф А. Роман без вранья; Циники; Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги. Л., 1988.
4. Марченко А. Поэтический мир Есенина. М., 1972
5. Шершеневич В. Стихотворения и поэмы. Спб., 2000. (Б–ка поэта, МС).